продолжаем...
Еже
offline
У Баса была группа. Щуплые и длинноволосые ее участники играли маленькие блюзовые концерты в небольших клубах. Бас тоже был щуплым и волосатым, но имел небольшую студию записи, которая одновременно использовалась как репетиционная база группы. База находилась в подвале Московской Типографии №7 на Гоголевском. Там же мог репетировать любой, кто имел возможность купить Басу литровую бутылку виски. Тот, кто имел силы донести бутылку до подвала, и не открыть ее по пути - считался честным человеком. Во второй раз он мог расплатиться водкой или зайти поиграть в долг.
Баса звали Дима, и фамилия у него была не Басов, не Баксов и не Басков, прости господи. Сам он никогда не игрался с бас-гитарой или котрабасом, и голос его был далек от оперной классификации "Бас". Почему "Бас" - не знал никто. И он сам точно не знал, но догадывался. Однажды на какой-то тухлой вечеринке в клубе, где выступала его группа, к нему подошел изрядно пьяный, бритоголовый парнокопытный самец, и сунув Диме двадцать зеленых денег задушевно сказал: - "Бас, а давай "Постой паровоз!".. Группа как раз доигрывала "He Ain't Heavy, He's my Brother", Дима сидел за ударными... Наверное оттуда и пошло.
Баса звали Дима, и фамилия у него была не Басов, не Баксов и не Басков, прости господи. Сам он никогда не игрался с бас-гитарой или котрабасом, и голос его был далек от оперной классификации "Бас". Почему "Бас" - не знал никто. И он сам точно не знал, но догадывался. Однажды на какой-то тухлой вечеринке в клубе, где выступала его группа, к нему подошел изрядно пьяный, бритоголовый парнокопытный самец, и сунув Диме двадцать зеленых денег задушевно сказал: - "Бас, а давай "Постой паровоз!".. Группа как раз доигрывала "He Ain't Heavy, He's my Brother", Дима сидел за ударными... Наверное оттуда и пошло.
Еже
offline
sestra Teresa 
дальше едем
Была пятница. За игрой в долг, мной был застигнут Евгений Осин. Бас сидел за пультом понурый, как дрочливый подросток, получивший неуд. в четверти, и пил горячий чай. На его шее висел слабо замотанный шарф со смешными снеговиками по всему телу. В зале кривлялся Женя, нечаяно делая легкий оральный секс микрофону. Из чашки Баса дрэдами свисали хвостики чая "Липтон", но радостью, обещанной рекламой, Бас не светился. Я внимательно рассмотрел обоих, поежился от звуков за стеклом.
- Привет!
- Чего такой опущеный?
- Selebrity мой снова пришел в долг песни свои петь...
- Понятно. Пиво будешь?
При таких словах как "коктейль" и "пиво" у Баса страдальчески морщился длинный нос. Ему сразу становилось понятно чем закончится день, и как начнется следующий. Интрига пропадала, и становилось заранее скучно. До тех пор, пока не допивалась первая кружка. Отказывался он редко. На моей памяти ни разу.
дальше едем
Была пятница. За игрой в долг, мной был застигнут Евгений Осин. Бас сидел за пультом понурый, как дрочливый подросток, получивший неуд. в четверти, и пил горячий чай. На его шее висел слабо замотанный шарф со смешными снеговиками по всему телу. В зале кривлялся Женя, нечаяно делая легкий оральный секс микрофону. Из чашки Баса дрэдами свисали хвостики чая "Липтон", но радостью, обещанной рекламой, Бас не светился. Я внимательно рассмотрел обоих, поежился от звуков за стеклом.
- Привет!
- Чего такой опущеный?
- Selebrity мой снова пришел в долг песни свои петь...
- Понятно. Пиво будешь?
При таких словах как "коктейль" и "пиво" у Баса страдальчески морщился длинный нос. Ему сразу становилось понятно чем закончится день, и как начнется следующий. Интрига пропадала, и становилось заранее скучно. До тех пор, пока не допивалась первая кружка. Отказывался он редко. На моей памяти ни разу.
Еже
offline
судьба у него такая незавидная =(
но кое что все же есть )
Официально типография была закрыта на капитальный ремонт. Драная, выцветшая зеленая сеть, опутавшая здание с ног до головы, дрожала на ветру. Дом походил на огромный живой кирпич васаби. Как это обычно случается у нас - средств на капремонт не хватало. Пройдя по всем основным помещениям этого древнего трехэтажного здания создавалось впечатление, что денег хватило только на леса и уже порваную сетку. Пол, отделанный еще в пятидесятых коричневый матовой плиткой так и остался коричневым, а стены так и остались зелеными. Половина помещений опустела. Многих уволили, многие ушли сами. Оборудование из двух цехов почти полностью растащили, на останках машин и станков трудились остатки штата.
На заброшенных рабочих местах висели календари. С середины восьмидесятых по 1998 год. Выцветшие и пыльные котята, щенки и портреты Клары Лучко, по мере приближения к миллениуму, ежегодно трансформировались: cначала в актеров голливудского кино, затем в отдыхающих на жарких пляжах красоток в бикини, и уже совсем свежие листы, с календарной сеткой на девяносто восьмой год, откровенно показывали - чем женщина отличается от мужчины в физиологическом плане. В наше время Фрейд был бы счастлив.
но кое что все же есть )
Официально типография была закрыта на капитальный ремонт. Драная, выцветшая зеленая сеть, опутавшая здание с ног до головы, дрожала на ветру. Дом походил на огромный живой кирпич васаби. Как это обычно случается у нас - средств на капремонт не хватало. Пройдя по всем основным помещениям этого древнего трехэтажного здания создавалось впечатление, что денег хватило только на леса и уже порваную сетку. Пол, отделанный еще в пятидесятых коричневый матовой плиткой так и остался коричневым, а стены так и остались зелеными. Половина помещений опустела. Многих уволили, многие ушли сами. Оборудование из двух цехов почти полностью растащили, на останках машин и станков трудились остатки штата.
На заброшенных рабочих местах висели календари. С середины восьмидесятых по 1998 год. Выцветшие и пыльные котята, щенки и портреты Клары Лучко, по мере приближения к миллениуму, ежегодно трансформировались: cначала в актеров голливудского кино, затем в отдыхающих на жарких пляжах красоток в бикини, и уже совсем свежие листы, с календарной сеткой на девяносто восьмой год, откровенно показывали - чем женщина отличается от мужчины в физиологическом плане. В наше время Фрейд был бы счастлив.
Еже
offline
В эти непростые времена типография перебивалась печатью еженедельного порножурнала на польском языке и допечатками тиражей покет-буков Донцовой и Марининой. И где они только откопали этого польского заказчика? В бухгалтерии на двух столах лежали образцы продукции. Поверх обложек с раздвинутыми загорелыми ногами деликатно лежали черновики с баллансами и отчетами. Когда кто-то открывал входную дверь, похотливый сквозняк спешил показать "товар лицом" и смахивал со столов скучные цифры. Женщины отдела краснели и дрожа высокими прическами глупо хихикали, как школьницы. У каждой была дочь или сын, которые вот-вот закончат институт. Сразу за бухгалтерией находилась приемная директора типографии, а следом за ней и кабинет. Директор типографии Сережа много пил. У него была серетарша и не было среднего пальца на правой руке. В приступах ярости "FUCK" он показывал указательным. Прывыкнуть к этому было сложно. У секретарши была неприлично огромная грудь, а у Сережи две пары кожаных штанов и мотоцикл. Во времена буйной молодости он даже состоял в каком то байк-клубе. Откуда в советском времени мог появиться байк-клуб было неясно.
Вся наша жизнь состоит из вопросов. Когда на вопрос не можешь найти ответа - он превращается в неясность. В моей тогдашней жизни было много неясностей. Вся она из них состояла, и разнообразие ее состояло только в том, что какие-то неясности, со временем становились более-менее ясны. Сейчас я воспринимаю наивность того своего возраста как бы со стороны. Мне становится немного грустно, и я улыбаюсь. Это другая грусть. Не та, от которой хочется выть и плакать. И улыбка эта не радостная, а снисходительная. От нее хочется умереть.
Вся наша жизнь состоит из вопросов. Когда на вопрос не можешь найти ответа - он превращается в неясность. В моей тогдашней жизни было много неясностей. Вся она из них состояла, и разнообразие ее состояло только в том, что какие-то неясности, со временем становились более-менее ясны. Сейчас я воспринимаю наивность того своего возраста как бы со стороны. Мне становится немного грустно, и я улыбаюсь. Это другая грусть. Не та, от которой хочется выть и плакать. И улыбка эта не радостная, а снисходительная. От нее хочется умереть.
Еже
offline
пасип Нинусик 
В типографию было два входа. Первый официальный, второй для разгрузки продукции. Официальный начинался со здоровенного и тупого охранника Миши. У Миши была форма , которая судя по всему, задавала ход его мыслям и подавляла здоровые настроения его маленького мозга. После одобрения Миши на проход и блестящей карусельки начиналась лестница. Так как потолки в здании были высокими как небеса, лестница была такой же непреодалимой. На втором этаже входы-выходы были заколочены. За этими дверьми начинались закрытые и нерабочие цеха. Иногда там что-то дребезжало и звякало. Скорее всего кто-то пытался неведомо что украсть, и в отчаянии пытался отколоть хоть самый крошечный кусок станка. Третий этаж налево - вход в единственный рабочий цех. Именно туда поутру тянулись разношерстной вереницей упаковщицы, печатники, резчики и макетчики, именно оттуда ровным строем еженедельно выходили загорелые раздвинуые ноги, пахнущие свежей типографской краской. Дверь направо - та самая бухгалтерия. Офис. Стандартная квартирная дверь с глазком, и стертый до дыр дермонтин в районе дверной ручки. Вот и весь официальный путь. Этот маршрут: карусель-лестница-бухгалтерия-приемная-кабинет - я запомню на всю жизнь. Дорогу назад я обычно видел крайне плохо. И с памятью на выходе приключались проблемы провального характера. Я уже говорил что директор много пил? Так вот, я забыл сказать что он ОЧЕНЬ много пил. У него был мадший брат, который присылал Сереже виноградную водку в пятилитровых канистрах прямо из Сургута. Откуда в Сургуте виноград и брат Сережи мне было неизвестно. Тем более, что каждый раз после пятой рюмки, Сережа начинал говорить, что он коренной москвич в пятом поколении, и вообще - его род очень древний.
В типографию было два входа. Первый официальный, второй для разгрузки продукции. Официальный начинался со здоровенного и тупого охранника Миши. У Миши была форма , которая судя по всему, задавала ход его мыслям и подавляла здоровые настроения его маленького мозга. После одобрения Миши на проход и блестящей карусельки начиналась лестница. Так как потолки в здании были высокими как небеса, лестница была такой же непреодалимой. На втором этаже входы-выходы были заколочены. За этими дверьми начинались закрытые и нерабочие цеха. Иногда там что-то дребезжало и звякало. Скорее всего кто-то пытался неведомо что украсть, и в отчаянии пытался отколоть хоть самый крошечный кусок станка. Третий этаж налево - вход в единственный рабочий цех. Именно туда поутру тянулись разношерстной вереницей упаковщицы, печатники, резчики и макетчики, именно оттуда ровным строем еженедельно выходили загорелые раздвинуые ноги, пахнущие свежей типографской краской. Дверь направо - та самая бухгалтерия. Офис. Стандартная квартирная дверь с глазком, и стертый до дыр дермонтин в районе дверной ручки. Вот и весь официальный путь. Этот маршрут: карусель-лестница-бухгалтерия-приемная-кабинет - я запомню на всю жизнь. Дорогу назад я обычно видел крайне плохо. И с памятью на выходе приключались проблемы провального характера. Я уже говорил что директор много пил? Так вот, я забыл сказать что он ОЧЕНЬ много пил. У него был мадший брат, который присылал Сереже виноградную водку в пятилитровых канистрах прямо из Сургута. Откуда в Сургуте виноград и брат Сережи мне было неизвестно. Тем более, что каждый раз после пятой рюмки, Сережа начинал говорить, что он коренной москвич в пятом поколении, и вообще - его род очень древний.
